Дети - цветы жизни - Психология воспитания детей - Из рассказов и писем детей войны * Психология и воспитание детей

За долгие годы заросли травою окопы Великой Отечественной. Дети, родившиеся до и во время войны, стали взрослыми, у них уже свои дети и внуки. Война ушла в прошлое, легла на страницы учебников истории. А знают ли современные дети правду о жизни детей войны? Белорусская писательница Светлана Алексиевич, автор повествования «Последние свидетели», отмечает: «…ребёнок, прошедший через ужасы войны, ребёнок ли?.. …рассказанное ими — подлинный документ, хотя говорят уже взрослые люди…»

Из рассказов детей войны

(материал взят из журнала «Подорожник», рассказы и воспоминания детей военной поры)

Уральский краевед В. Ефимов: «Из рассказов и воспоминаний детей войны, личных и субъективных, мы видим живую, не искажённую гримом, историю страны».

В мае 1945 года в одном из детских домов решили порадовать своих воспитанников, чтобы им запомнился День Победы. «Раздобыли яйца, сахар, молоко. В большую деревянную бочку поставили бидон с этой смесью, обложили льдом с солью. Потом крутили этот бидон, пока на стенках не появилось подобие мороженого. Всего по несколько ложечек досталось ребятишкам, но этот «пломбир сорок пятого» они помнят до сих пор.

Рассказывает Е. Косоротова:

Мне было восемь лет, когда началась война. Хорошо помню, как взволнованные родители спешили к сельскому клубу. Тут, на высоком столбе, висело радио — большая «чёрная тарелка». Здесь собрался весь посёлок. Как только зловещая «тарелка» объявила о начале войны, наши мамы заголосили, и мы, ребятишки, осознали, что происходит что-то страшное…

Из воспоминаний М. Адоньевой:

Мы, ученики, разгружали уголь из вагонов для школы, стаскивали его в вёдрах и на носилках. Помню первых пленных, появившихся в городе. Нам интересно было видеть живых фрицев, кричим: «Гитлер капут!» Они и не спорят: «Капут, капут…»

Из рассказа Л. Кузнецовой:

В военное и первое время после войны нас спасало то, что мы выдёргивали из земли и варили разные коренья, а корни камыша очищали и ели сырыми — они были сладковатыми; ели всё, что росло в поле, в лесу, у заборов. Как-то ранней весной мы с родителями пошли в гости и нас, детей, послали в огород искать оставшуюся с осени в земле картошку. В ту голодную послевоенную пору из мёрзлой картошки получились, как нам казалось, вкуснейшие оладьи!

Из писем детей войны

(материал взят из книги «Судьбою не обласканные дети». Письма детей погибших защитников Отечества)

А. А. Готина в предисловии к книге: «Наши отцы погибли, защищая Советскую Родину на фронтах Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). Мы говорим о вдовьей доле наших героических матерей, тружениц тыла, вспоминаем своё сиротское детство».

Пишет В. И. Адищева:

Отец ушёл на фронт в первые дни войны, нас было трое у мамы. В сорок третьем пришла похоронка. Мне было шесть лет, но я запомнила на всю жизнь, как кричала мама, и кричали мы с ней. Мама работала до позднего вечера в поле, а ночью, уложив нас спать, шила бельё для фронта — был такой приказ. До сих пор помню своё голодное детство: ели лепёшки из конопли, лебеды. Мама всегда была в слезах.

Из письма Ермаковой М. В.:

Мне было 2 года и 2 месяца, когда отец ушёл на фронт, а брату — всего 2 месяца… Маме и 24-х лет не было, когда она осталась вдовой.
Сейчас я на пенсии и, кажется мне, что детства у меня и вовсе не было. Не было игрушек, до семи лет бегала босиком. Сплошные простуды, всегда хотелось есть. Хорошо, что в деревне жили: лебеды и крапивы хватало на всех, а там и картошка вырастала… На колхозном перепаханном поле мы с братом собирали весной прошлогоднюю замёрзшую картошку и стряпали лепёшки, а из картофельных очистков пекли хлеб, добавляя туда горсточку отрубей. Председатель лично сам гонял нас с поля.
…Поросёнка можно было держать только одного, а если двух, то нечем было налог платить за второго. Когда держали корову, помню, сдавали в качестве налога масло и молоко (не излишки, а в обязательном порядке). Шкуры свиные тоже сдавали в обязательном порядке.

Пишет Жмак М. Ф.:

Мой отец, танкист, погиб в самом конце войны, оставив вдове четверых детей… Выжили мы только благодаря природе нашей деревенской да разнотравью. Хорошо запомнил, как за неуплату непосильных налогов у матери забирали последнюю корову-кормилицу. Сколько слёз было, когда её уводили со двора!

Из письма Свинцовой А. М. (читайте также большой и подробный рассказ автора письма о своём военном детстве):

За холодом и голодом нагрянули болезни. Особенно тяжело болели дети. Я запомнила себя часто болеющей, очень слабенькой девочкой, тепло укутанной, лежащей в постели спиной к тёплой печке. Я не могла ходить, настолько бессильными были мои ноги.
…надо было лечиться и соблюдать нормы гигиены, но как? Лишнего куска мыла не раздобыть, поэтому стирку белья проводили в щелочной воде, настоянной на древесной золе. Полоскали в реке: зимой в проруби, летом — с мостков.

Квитинская С. И. писала:

Наша мама, Александра Даниловна, с раннего утра и до поздней ночи работала, зарабатывала на кусочек хлеба. Мы с Владиком были очень ответственные дети, рано повзрослели. Никто не заставлял нас что-то делать по дому. Сами вставали ранним утром, даже раньше мамы, доили корову, убирали в стайках, носили дрова, воду. За своей заботой порой не замечали, когда мама убегала на работу. Мы были словно маленькие старички. Мама очень долго (15 лет!) ждала папу с войны. Увы, напрасно…

Однажды мама долго не возвращалась с работы, и мы с братом пошли в поле собирать колоски. Этого категорически нельзя было делать: тюрьма! Объездчик на лошади догнал нас и так меня избил кнутом — всё платьишко на спине разорвал. Вернулись мы с Владиком домой голодные, босые, избитые. Целый месяц я могла лежать только на животе, пока не зажили на спине разрезы от кнута. Колоски были такие упругие, наполненные зёрнышками, а дети — вечно голодные. Но не разрешали нам собирать колоски: пусть лучше лежат и пропадают…
Мы падали в голодные обмороки, по нашей одежде ползали вши, заедали нас. По этой причине меня, уже школьницу, мама стригла наголо…

Из письма Масловой Г. М.:

Мы рано расставались с детством, рано взрослели и узнавали жизнь во всей её «красе»… Многие из нас побывали под разрывами бомб и снарядов, слышали свист пуль над головой, испытали страх смерти.

Оккупация. Это постоянный страх, голод и холод… Каждый вечер на противоположном берегу Кубани в бывшем парке звучала музыка, перекрывая гул реки. А в это время фашисты расстреливали там пленных солдат и мирных жителей… Мы жили в постоянном страхе: залаяла собака, загудела машина — всё, за нами…
Помним, как в сорок втором году встречали первую машину с нашими освободителями… Мы бежали по льду, по снегу, то и дело падая… Кричали и плакали, падали и снова бежали.

Школа. В сорок третьем году я пошла в первый класс. Ни учебников, ни тетрадей. Чернила делали из бузины. Писали на старых газетах, книгах… Всё надо было делать самим: заготавливали хворост, дрова, пилили, кололи, топили печки. Собирали сосновые шишки, сушили их и приносили в школу. Осенью, начиная со второго класса, по колено в снегу и грязи, с красными от холода руками, промокшими насквозь ногами, копали в поле в подсобном хозяйстве картошку, морковь, убирали капусту. А летом нас оправляли в колхоз, сначала на прополку, потом на уборку и перелопачивание зерна огромными ведёрными плицами. Это уже в послевоенное время. Школьники оставались рабочей силой.

Пишет Шумкова А. М.:

Была пора копки картошки. Девять мешков колхозу, десятый — себе, затем восемь колхозу, девятый — себе и так далее. Мы запаслись на зиму картофелем и капустой. По нашей деревне проходила вторая линия фронта. В домах размещались бойцы, по пять человек в каждом. На специально сделанных нарах отдыхали солдаты. Всего семь километров отделяли нас от передовой, где шли настоящие бои.

Когда повар ехал на речку мыть котёл, он останавливался около нашего дома и разрешал очищать котёл. Нам доставалось немного пшённой каши, которой кормили бойцов. Дом стоял на крутом берегу небольшой речки. Поблизости была линия обороны против немецких танков. Бойцы заходили к нам погреться, прикурить от уголька из печки. Прикуривая, замечали в печке картошку. Потом приносили детям пшеничную кашу в обмен на картошку. Так мы пережили первую военную зиму.

Юрченко Д. Ф. написал:

Я круглый сирота войны с шести лет. Мать и отец погибли в 1942 году. Мы жили в Брянской области на границе с Белоруссией. С первых дней войны и до конца 1942 года я испытал все невзгоды и тяжести военного времени. Горел в огне, был ранен в левую ногу, с шести лет остался хромым. Весной 1943 года фашисты полностью сожгли наше село, а жителей угнали в Германию.

Круглые сироты не видели ни материнской, ни отцовской ласки, ни любви, ни жалости. Многие из нас росли беспризорниками, умирали с голода и холода, и неизвестно, где их могилы. Дети, которые жили на территориях, где происходили военные действия, похожи на солдат: на них тоже падали бомбы, они гибли от пуль и снарядов, получали ранения, спали в окопах. Наши судьбы схожи с солдатскими с той лишь разницей, что нас не кормили, не одевали, не мыли в банях. Разутые и раздетые, мы пухли с голоду. Нас заедали вши и блохи, мы страдали от коросты и чесотки. У нас не было детства.

Сироты войны — ценное поколение эпохи. С семи лет работали в колхозах, с 14-15 — на производстве… Спасибо Родине, она приютила нас в детских домах и дала нам путёвки в жизнь. Дальше надо было самим думать, как жить. Надо было учиться.

Новикова В. М. писала:

В сентябре 1943 года в наш дом пришла похоронка, умер любимый сын и муж. Разве можно выразить словами огромную боль утраты дорогого человека. Как метались, кричали и голосили три осиротевшие женщины: мать, жена, сестра. И бегала между ними напуганная маленькая девочка, мне не было тогда и трёх лет. Вскоре мама собрала небольшую посылку и вложила в неё письмо. Она написала о гибели дорогого человека, просила бить фашистов и умоляла: «Отомстите за мужа. Некому отомстить. Погиб последний мужчина в семье»…
Каждому из нас, потерявших своих отцов в годы Великой Отечественной войны, есть о чём рассказать. Наши бабушки, матери, мы, бывшие в войну детьми, многое пережили. Это огромная трагедия трёх поколений, и до последней нашей минуты она — в наших сердцах.