Дети войны: 4 сестры

У мамы были три старшие сестры. И я бы хотел, рассказывая о маме, рассказать и про каждую из них. Потому что их всех объединяет, кроме того, что все они дети войны, что-то необыкновенное. При всех несчастьях, горе лютом, которые преследовали всю жизнь этих уникальных женщин семьи Захаровых, они так и остались добросердечными. Михаил Васильев, г. Северодвинск

Муся

Муся — так обычно называли мою маму. Ну, разве только когда назначили главным бухгалтером большого стройуправления, её стали называть Мария Петровна.

Когда девчонок, отправляемых в фашистскую Германию, на сборном пункте отделили от семей, моя бабушка как-то умудрилась пробраться к заднему окошку и передать 16-летней Мусе узелочек. Немножко продуктов и нашу родовую иконку Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». Остальным девчонкам даже с родителями не дали проститься.

Везли их в битком набитых теплушках двое суток. В лагере отправили на дезинфекцию.

Девчонки сняли одежду и сложили горой у входа в баню. Но помыться не успели. Американские бомбардировщики начали традиционную ковровую работу — всплошную бомбы падали. Девчата разбежались по окопам. После первого налёта мама подошла к куче пепла, которым стала гора одежды, и стала рыться. И вытащила из этой кучи даже не закопчённую иконку.

Второй налёт. Все в окоп. 16-летняя девчонка Муся не забилась в угол, прижимая к себе берегиню. Она стала передавать эту иконку из рук в руки. Вот ключ к пониманию этой семьи: прежде всего люди, а потом уже я, как бы плохо мне ни было.

Одна девочка всё-таки не выдержала, выскочила из окопа, забежала в баню и — прямое попадание… А в окоп ни один осколок не залетел.

Можно многое про плен рассказать. Про мужскую часть лагеря, где не мальчишки, а чёрные скелеты ходили. Про женскую, с постоянными избиениями. Чуть зазевалась — палкой надсмотрщик по спине. И самое противное, что одними из самых лютых надсмотрщиков были русские. Они не только били. Каждый поход юных пленниц в поганый туалет на улице сопровождался унизительными комментариями и оскорблениями.

Дети войны: 4 сестры

Лагерь был рабочий. Но без послаблений: похлёбка с червями и 400 грамм хлеба с опилками на день.

…Брат мамы, дядя Лёша, получил на войне тяжёлое ранение живота. Врачи побоялись удалять осколок, потому что последствия непредсказуемые. Так он и жил несколько десятилетий. Результат — рак пищевода. Его прооперировали в московском госпитале для героев войны. Естественно, моя мама, жившая тогда со мной в Костроме, в течение нескольких часов собралась и уехала в госпиталь. И целый месяц ухаживала за дядей Лёшей.

Она по своей захаровской натуре и палату вымоет, и за тяжёлыми больными поухаживает, не дожидаясь санитарки. И сбегает в магазин купить чего-нибудь для медсестёр, чтобы были повнимательнее, подобрее.

Однажды один из тяжёлых поднялся, подошёл к кровати дяди Лёши, низко поклонился: «Спасибо тебе за сестрёнку, Алексей». И заплакал.

Сестра Катя

Я называл старшую сестру мамы мамой Катей, потому что она и была мне как мама. Её дети Володя и Ирочка — всю жизнь как родные, даже лучше некоторых родных.

…Мама решила попробовать отправить меня в пионерский лагерь во втором классе. Вокруг Костромы в непроходимых сусанинских лесах кто-то умудрился найти проплешину. На ней поставили два барака, домик-столовую, умывальники и туалеты.

Вся вода была привозная, раз в двое суток. Поэтому воняло не только из умывальника, но и от столовских супов. Из развлечений: зарядка, построение, завтрак, уборка территории, обед, тихий час, полдник, линейка, уборка территории, ужин, линейка. Всё! Каторга.

Поэтому однажды на тихом часе мне приснилась мама Катя. А когда, проснувшись, я вышел на улицу, она стояла там с многочисленными авоськами. После столовской пищи все пацаны моего барака прибежали в наше отделение. И на следующий день подходили, спрашивали: «А мама Катя ещё приедет?» Так она стала родной для большой группы моих товарищей.

1969 год. Первый курс мореходного училища. Стипендия 4 рубля, 6 сделали только через год или полтора. Правда, деньги и не были нужны, потому что карантин 2 месяца, строевые занятия и если не козодёришь (выполняешь наряд вне очереди), то всё равно всё моешь. А если козодёришь, то до 2-х часов ночи паркет шкрябаешь.

Однажды старшина объявил мне 2 наряда вне очереди за то, что держал на построении руки в карманах. Прошу заметить при этом, что карманы мы зашили по приказу в первый день карантина.

Мама Катя приехала меня проведать. И повела меня поесть в ресторан. Когда я положил на стол руки после 2-х месяцев шкрябания битым стеклом паркета, мама Катя разрыдалась и стала меня умолять уехать домой.

Но я уже не мог бросить моего совершенно уникального друга Сашу Требухина, ныне покойного. Он, местный парень, умудрялся договориться, чтобы нас с ним вдвоём отпускали в увольнения. И у меня получалось 5 дней казармы и 2 дня счастья. Потому что родители его тоже были родителями от Бога — Валентина Алексеевна и Виктор Павлович.

Перед первым увольнением пришло письмо от мамы Кати. Открываю, а там 5 рублей. И вся наша достаточно большая компания идёт в увольнение счастливая. Кино, мороженое за 9 копеек по 3 штуки. Сказка! «От мамы Кати письма нет?» — стали регулярно спрашивать после этого мои товарищи.

1972 год. Группу курсантов отправили в Херсон принимать теплоход «Алупка» после ремонта. Цветущии акации. Розовый пломбир. Музыка с танцевальных площадок, нарядные девчонки. А мы в свободном увольнении. Но денег-то нет. На 4-ый день приходит письмо от мамы Кати. И там червонец! А это: и мороженое и дешёвый, но вкусный шашлык.

Вот так моя мама Катя обрела ещё десяток сыновей, которые потом всю дорогу интересовались: «А от мамы Кати ничего?»

Сестра Аня

Тётя Аня была настоящей русской красавицей. Её мужа дядю Изю фашисты расстреляли на площади в Старой Руссе.

Тётя Аня жила в маленьком домике. Однажды, это было уже в 60-х годах, напротив её дома грузовик сбил огромную овчарку. Да не просто сбил, переехал. И вот лежит это животное, задняя часть которого в лепёху, и даже не воет, не стонет, а просто смотрит на прохожих. А прохожие проходят. И лишь тётя Аня переложила как-то пса на одеяло и утащила к себе домой.

Через год нас, приехавших в гости, встречало уникальной красоты животное, которое сразу признало в нас родственников. Остальным оно давало понять, что лучше сюда не заходить.

Старшая сестра Зина

Больше других от судьбы досталось тёте Зине. Она была ненамного старше мамы.

В теплушку, отправлявшуюся в Германию, должны были затолкать и её. Но бабусенька подбежала к немецкому офицеру, показала на девчонку: посмотрите, чуть жива, температура 39. Немецкий офицер отвернулся. Но в момент построения показал знаком: бегите отсюда.

Дети войны: 4 сестры

Они подбежали к своим саночкам и давай хлестать лошадку. Видно, бабушка от страха перестаралась, километра через два лошадь перевернула санки. Вывалила ездоков в сугроб, а санки потащила дальше. Зима. Мороз жуткий. Но больший страх от того, что могла быть погоня. И мать с дочкой всю ночь просидели в сугробе.

В доме четверо голодных малышей. Тёте Зине вместе с матерью приходилось добывать еду. Она простаивала по полдня в ледяной воде озера, ловила рыбу. Улов засолили в большой бочке, которую закопали в землю. Но наше подразделение, которое вошло в деревню, тоже хотелось есть. Как они умудрились найти эту бочку, непонятно, но нашли.

Наших подняли в атаку — нужно было захватить противоположный берег озера. Немцы там так укрепились и так пристреляли пулемёты, что всё подразделение осталось лежать на льду…

Бабушка умудрилась увидеть, что там, среди людей, мёртвая лошадь лежит. И вместе с тётей Зиной ночью, в мороз, под свист пуль — немцы периодически простреливали место недавней атаки, доползли до лошади. Пилили они ногу больше часа, потом ползком назад. Дома никто не спал. Бабушка поставила в печь огромный котёл с добычей. И все ждали, когда это можно будет жевать…


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *